ТРОПОСФЕРНАЯ РАДИОРЕЛЕЙНАЯ СТАНЦИЯ 15/101 (4/103)
"Лучистые" рассказы
Так как начался пожар в казарме "Луча"?
Вступление. Начало службы.
Итак, я закончил офицерские курсы в учебном центре Актюбинска и получил направление в Заполярье. Начальник учебного центра, увидев моё назначение, выдал его мне, скорбно посмотрев на меня, вероятно подумав, что линии Горизонт предстоят тяжелые времена. И не без основания, так как экзамен, который он принимал у меня, до сих пор остаётся величайшим позором моей экзаменационной жизни. Если учесть, что с 13 летнего возраста я пребывал в состоянии отличника учёбы, то тот экзамен ни у кого не мог оставить сомнений в моей полной профнепригодности. Это случилось благодаря тому, что в ноябре все начали повально простужаться. Сия эпидемия не обошла меня и почти неделю я с температурой провалялся в койке, пропустив много теоретических и практических занятий. И когда экзаменатор спросил меня полубольного, полуглухого от заложенного носа и ушей, как настраивается клистрон, я начал ему невнятно объяснять, что надо двигать выступающими ручками слева направо по прорези и обратно, не очень соображая, чего собственно этим достигается, так как не знал, что клистрон надо ещё настраивать.. Во время ответа я понял по глазам полковника, что несу полную ахинею, но ничего более пригодного для неожиданной для меня «настройки» клистрона я не обнаружил. Потом я уже узнал, что надо было вставить и крутить ручки, а не двигать. Это было ужасно, но тем не менее я получил удостоверение специалиста и пригодность к обслуживанию передатчиков ТРРЛ. Однако осадок от того позора остался до сих пор. Правда, уже со смехом воспоминаний.
В итоге, в декабре 1971 года с огромным и тяжёлым баулом я попал в штаб Воркуты. Было темно от полярной ночи, ветренно, заснеженно и страшно холодно. Кроме того, почему-то всё время было голодно, а поесть особенно было негде. В совокупности вся эта депрессионная темнота с холодом, пронизывающие ветры и неустроенность – всё действовало на меня угнетающе. Я быстро в штабе получил всё необходимое и направился в Салехард, чтобы улететь в Норильск, к месту своей службы. Но Норильск из-за пурги не принимал. Опять жуткий буфет, где в наличии какие-то жуткие высохшие бутерброды.... В Салехарде я проторчал пару голодных дней в аэропорту, в оглушающе кислой вони от ночевавших там нескольких бомжей, на которых милиция не обращала ни малейшего внимания. Но наконец-то Норильск открылся и вот я уже в аэропорту Алыкель, единственных воротах этого уникального города. Кругом опять темнота и холод, холод и я в своей шинели и сапогах мёрз, как никогда в жизни - до костей. Сел в электричку из аэропорта в город, думал согреюсь. Куда там, старая, дырявая, на окнах, в тамбурах, везде огромные наслоения льда. Сжался в комок, пытаясь согреться и тоскливо смотрел в окно или с завистью на тепло одетых пассажиров, совершенно чуждых моим страданиям.. Был день и вокруг была темнота «полярной ночи» . Появились какие-то огни, высокие стены чего-то огораживающие, вышки. Я спросил что это. «Это тюрьма – Каларгон». Дополнительная порция жути места, куда еду служить, нахлынуло на меня до судорог в пустом животе. Приехал в штаб после отбоя. Дали хлеб, какую-ту бурду под названием кофе и койку в солдатской казарме. Спал плохо и ночью, вероятно от депрессионных переживаний, начался понос и первые дни службы я начал в медчасти. Там я отогрелся, привык к морозу за окном и через 3 дня с отдыхавшими в городе офицерами наконец-то попал на Луч. Только начались будни, как неожиданно были прерваны прибытием высокой комиссии из Воркуты. Тут-то мне и начали рассказывать почему, что и как в истории Луча, чего собственно нагрянуло высокое начальство. Кстати, к всеобщей радости личного состава, так как кормить в это время начинали отменно, почти исчезала отвратительная сухая картошка и на второе мелкие кусочки порезанного жира заменялись видимыми кусочками мяса. Мы, лейтенанты, дополнительно радовались, потому у нас в офицерском здании командир открывал тёплые туалеты. Это были дни, когда не надо было бегать за 50 метров в тундру и садиться на корточки над постоянно извергающим леденящий холод вырезанным «очком».
Оказывается комиссия приехала разбирать письмо солдата Ш., написавшего куда-то высоко наверх о том, что прапорщик *П* на вездеходе с автоматом Калашникова охотился на оленей. Разобрались быстро: солдата-жалобщика отправили в трибунал и оттуда на год он загремел то ли в дисбат, то ли в тюрьму, не помню точно. Я был новенький в части, никого не знал, поэтому он исчез для меня незаметно и также незаметно появился через год перед самым своим дембелем. Зато в конце работы комиссии всех офицеров и прапорщиков собрали в комнате офицеров и полковник Штейн устроил разнос по полной программе всем и чуть особенно, прямо не говоря, прапорщику, на которго жаловался солдат. Посмотрел я на всё это представление, да-с, армия, честь мундира.... и солдата было жалко, но Штейн был хорош: властный вид, осанка, мрачное и умное лицо, командный голос – классический тип.. Поголосил он на всех нас, пригрозил, предупредил, с тем комиссия и уехала. Я-то сам, зелёный, неделя на станции, думал, меня-то за что?
Итак, вернёмся к началу 1972, когда почти через год, после отсидки, солдат вернулся.
В один весенний выходной день, когда всё командование было на сборе в Воркуте, а прапорщики в городе у жён, солдат Ш перед своей демобилизацией решил поискать доказательный компромат на своих обидчиков, особенно на ненавистного прапорщика, из-за которого сидел. Я уж не знаю, что он хотел найти, но он и его друг забрались в находившуюся в казарме каптёрку прапорщиков. Что там произошло я не знаю, но в руках у них оказалась ракетница, которая то ли случайно, то ли нет .... Короче она начала горя метаться по тесному кунгу, из которого, спасаясь, солдаты быстро ретировались. Что-то горючее в каптёрке опрокинулось, разбилось (может быть они там распивали спирт?) и начался пожар, который очень быстро начал распространяться, благодаря исключительной сухости тамошнего климата.
Я напомню, что влажность у нас там была часто ниже 20%. Она, эта влажность, замерзала и лежала снегом, там от холода всегда было безоблачно... Мы в валенках от такой сухости всё время «искрились», заряжаясь статическим электричеством. Нашей забавой в особо сухие дни было зарядиться передвижением по техзданию. Затем взяв пинцет или что-нибудь металическое, подойти к какому-нибудь наглому таракану и разрядиться в него сантиметровой искрой, потом ещё и ещё, пока он не отвалится от места казни – это был такой своеобразный «электрический стул» для наших вездесущих сожителей. Чем они жили в техздании? не понимаю. Наверно какая-то новая генерация от СВЧ станции, стойких к холоду и излучению.
Да, так вот, вернёмся к пожару. Двое наших «героев» выбежали из каптёрки и через какое-то короткое время оттуда повалил удушающий дым. Здесь я должен сказать, что дым этот оказался каким-то чуть ли не отравляющим., так как он вызывал быстрое, тяжелое удушие и страшный кашель. Но эти подробности мы узнали уже потом, после случившегося пожара, когда один солдат оказался в больнице и все задавали себе вопросы, почему так чадила казарма во время горения. Оказывается утепляющие перегородки сделали из этого материала, забыв, что при горении он выделяет ядовитый газ-дым. Но кто же из проектировщиков думал, что это может гореть под слоем снега!!
Ну а как горела казарма я уже описал.
Никто после пожара во время прибывания военной прокуратуры и последовавшего следствия никого не сдал. Здесь я ЗА эту солдатскую солидарность. Было бы совсем несправедливо, если бы этого парня снова посадили накануне дембеля.
Историю о том, как она загорелась, рассказали мне через год после всего, уже перед самым моим дембелем.
Всем надеюсь понятно, что солдат Ш написал правду: действительно прапорщик из боевого оружия на военном вездеходе гонялся и пострелял оленей. За искание правды поплатился и отсидел год.
Вот такое происходит иногда во время военной службы.
Правда, происходит и много другого, но это уже для следующей истории.