Валентин Смирных

Другая история

Часть 8. Прогресс не остановить

Через несколько дней после Нового года, немного осмотревшись на площадке, новый командир забрался в вездеход и уехал в Отрожный знакомиться с соседями. На четвёртый день его отсутствия позвонили с «Юкона-1» и попросили соединить с командиром. В общежитии трубку взял Терещенко. После короткого разговора замполит потребовал соединить с Отрожным и стал разыскивать Миассарова.

В Отрожном его не оказалось – с утра уехал в Усть-Белую.

Спустя пару дней, после очередного звонка «Юкона-1», Терещенко стал звонить в Усть-Белую.

Потом настал черёд Снежного.

На исходе второй недели отсутствия командира «Юкон-1» стал звонить дважды в день – утром и вечером и просить командира к телефону. На предложение дежурного соединить с Терещенко вежливо отвечал «Спасибо. Не надо» и давал отбой.

К концу третьей недели со стороны Отрожного показались огни нашего вездехода.

 Тем временем в один из дней января, с серой, пасмурной погодой Терещенко устроил небольшую панику – на улице холодно.

Нашел чем удивить чукотских служивых – по календарю на дворе должны быть крещенские морозы.

Терещенко ходил по общежитию, казарме, дизельной, даже издали посмотрел на техздание, и всем встречным докладывал – «На улице минус 56! Не обморозьтесь!». Хотя и до этого несколько дней было минус 50, даже ниже. Видимо только сегодня увидел на градуснике такую страшную цифру. А может быть из-за того, что сегодня появился чуть заметный ветерок. При морозе и ветре обморозится можно запросто, даже не заметишь.

Да и технику можно покалечить на таком морозе - если трактор заглушить, то заведёшь его только к лету. Дневальному в казарме самый строгий наказ: ночью каждый час выходить на улицу и проверять трактора. Если что, то немедленно будить трактористов. То же самое и сменным инженерам: при ночном обходе дизельной и казармы проверять трактора. А за ночную смену всё хозяйство надо обойти два – три  раза.

Во второй половине февраля, в один из таких обходов, около трёх часов, была тихая безлунная ночь.  Сильный мороз (правда, уже не январские 56 градусов) высушил воздух, видимость отличная – на безоблачном небе яркие крупные звёзды. И шикарнейшее полярное сияние.

Зелёно-сине-красные вертикальные сполохи огромным треугольником занимают кусок чёрного бездонного неба с юга  до северо-запада: с левой стороны от самой земли почти до зенита и, постепенно сходясь, теряются в свете прожектора на казарме. От полярного сияния по снегу змеятся неясные тени от антенн и зданий.

Полярное сияние я видел и раньше, не только на площадке, но и в Ленинграде, на даче. Правда такого обширного, сказочно красивого и мощного видеть ещё не доводилось.

Вечером среди бойцов тихий ропот: на всех напала чесотка. Это связывают с Галиной Терещенко – она что-то всыпала в обеденный компот.

Вообще-то она частенько добавляет в чай или компот витамины. А тут видимо перестаралась. Такое случалось и в прошлом году, сам попал под её раздачу, когда ходил в столовую.

Ударим автопробегом по бездорожью

Дни идут, метели стихают, светлое время суток удлиняется. Ещё неделя – две и спадут морозы, можно будет отправляться на берег.

На морозе весело и звонко стучат трактора, басовито гудит дизельная и каждую неделю запасы солярки уменьшаются на …. тонн, уже не помню цифру. Солярка, что была завезена до метелей, потихоньку заканчивается.

Как и раньше, передаём сводку на «Юкон-1»: «по списку, больных, клистронов, магнетронов, солярки ....». Все цифры начальству не внушают опасений, кроме одной – количества солярки.

А её запасы тают прямо на глазах: дизель-генераторы, котельная, два трактора не глушатся круглые сутки – на улице выше минус 40 градусов пока не поднимается.

Очередной звонок с «Юкона-1» – почему не завозите солярку? Иду к Калагаеву (солярка по его ведомству) – что делать? Как передавать в сводке? Пора уже ехать на берег, ведь ее, родимую, возить и возить. Погода уже позволяет, правда пока не каждый день, иногда метёт.  И всё ещё ни разу не съездили.

А Валера на площадке недавно, только-только чуть освоился. Что сказать – не знает.

Топаю к новому командиру с тем же вопросом. Ответ такой же.

Продолжаем в сводке передавать по старому: вычитаем из того, что было в прошлый раз потраченное за неделю. А сколько истратили, решаем сами, глядя на предыдущие записи в журнале. Счётчики для солярки ещё не изобрели, вот Калагаеву и приходится лазать на ёмкости, чтобы заглянуть в люк – есть там что?

Согласно сводке запасы солярки тают – по расчёту остаётся уже меньше, чем на два месяца. Звонки с «Юкона-1» – с вопросом «Почему не завозите солярку?» всё чаще и чаще.

 Снова иду к командиру – что передавать в сводке? В ответ: «А как передавал, так и передавай». Передаём дальше: истратили столько-то, завоз 0. 

Теперь звонки с «Юкона-1» почти каждый день – и энергетику, и командиру и даже мне.  Что-то будет? Ведь уже пошел второй месяц как «Юкон-1» интересуется нашей соляркой.

Передаём в сводке по прежнему, отняв истраченное за неделю, – солярки столько-то. Это столько-то на две недели от силы. Даже самим стало страшновато – остановимся или нет?

Серым мартовским утром звонок: «К вам вылетел вертолёт».

Ну, вертолёт, так вертолёт. Эка невидаль.

Когда вертолёт сел, оказалось, что такого на площадке ещё никто не видел. Это был огромный МИ-6.

Из него высыпало несколько человек во главе с зампотехом «Юкона-1» Валентином Бабенко. Один из прибывших, как оказалось юконовский энергетик, сразу потащил Калагаева к дизельной.

Тем временем Бабенко с вопросом «Как у вас с соляркой?» повёл командира в сторону от толпы, окружившей вертолёт.

Третий человек из вертолёта начал искать среди трактористов обладателя водительских прав.

Когда лётчики открыли створки в хвосте вертолёта, то обнаружилось, что внутри стоит самый настоящий автомобиль. Это был новенький бензовоз на базе ЗИЛ-157.

На почти спущенных колёсах, с большими предосторожностями – как бы не зацепить вертолёт, ЗИЛ извлекли из его чрева. И Бабенко стал интересоваться, нельзя ли сегодня съездить на берег за соляркой?

 Наконец вернулись оба энергетика и доложили, что проведённый в бочках замер специально предназначенной для этого штангой показал: солярки еще месяца на три. Бабенко начал по новой «Откуда у вас солярка? Почему в сводке не докладывали о завозе?».

Горьковчане, чуть не хором, «Да не завозили мы!».

После небольшой ругани списали всё на хитрого Ананьева, тем более что так оно, скорей всего, и было. Сергеич в сводках за неделю всегда «забывал» дать сведения об одной – двух поездках на берег. Запас карман не тянет!

Раздосадованный Бабенко укоризненно сказал: «А мы для вас старались! С огромным трудом бензовоз выпросили!». И на чьё-то предложение загнать бензовоз обратно в МИ-6, только махнул рукой. Делайте, мол, что хотите.  Сел в вертолёт и улетел. Вместе со всей своей компанией.

А бензовоз остался!

При изучении бензовоза, обнаружили в нём одно интересное устройство – насос, который мог не только сливать жидкость из цистерны, но и заливать её в цистерну!   Тут же была снаряжена экспедиция на ручей, за водой.

Через час ЗИЛ, с полной цистерной воды, гордо въехал на площадку. Два человека за один час сделали то, на что раньше восемь - десять человек тратили целый день: надо было ведром залить в бочку несколько тонн воды. И каждое ведро зачерпнуть в проруби, поднять на высоту 2,5 метров и вылить в горловину бочки. Приезжали с ручья в сосульках и мокрых валенках, еле живые.

Постепенно страсти вокруг солярки утихли. На тракторах начали ездить на берег и таскать на санях бочки с соляркой. За пару месяцев, пока лежал снег, ёмкости у дизельной были заполнены.

А бензовоз исправно ездил на ручей. В нём возили только воду.

***

В кладовке, среди измерительных приборов, Клочков нашел мост постоянного тока и радостно вытащил его на свет божий. Убедившись, что мост работает и, судя по надписям на нём, позволяет измерять сопротивления с достаточно высокой точностью – не хуже 0,5%, занялся делом. 

Ещё до армии он начал собирать тестер с транзисторным усилителем, но дело двигалось со скрипом – нужны точные сопротивления во входные делители. А тут в ЗИПе полно сопротивлений, есть подходящий прибор. Дело за малым – надо измерить все сопротивления и отобрать нужные.

Выудив из своего чемодана схему прибора, Сергей составил список требуемых номиналов  и приступил к нуднейшей работе: каждое сопротивление надо прикрутить к клеммам моста, включить питание, переключателями грубо сбалансировать мост, нажать на кнопочку и, удерживая её, точно сбалансировать мост. Посмотреть в табличку и с грустью выключив мост, открутить сопротивление как не походящее. Взять из коробки следующее…

К концу смены первая коробка с сотней 10% сопротивлений была разложена на две равные кучки. Одна имела отклонение от –10% до –5% от номинала, а другая от +5% до +10%. О чем Сергей поведал, когда я пришел его менять.

Постояли, почесали в затылке. Посмотрели друг на друга и одновременно произнесли «А у пятипроцентных не будет двухпроцентных!».

Правильно! Колоколообразная кривая нормального закона распределения случайных величин превратилась в двугорбого верблюда. При массовом производстве проще измерить изготовленное сопротивление и, написав на нём номинал и допуск, положить в соответствующую коробочку.

Покончив с ЗИПом, Клочков занялся коробками с сопротивлениями из тёплого склада. Однако полного комплекта сопротивлений нужных номиналов не собрал и волей-неволей взялся за напильник, точнее надфиль. Подобрав подходящее сопротивление, аккуратно подпиливал его на мосту, добиваясь нужного номинала.

Подобрав и напилив полный комплект, Клочков посмотрел на календарь.

На календаре снова весна. Март сменился апрелем, а за апрелем будет май. Дни становятся всё длиннее, в начале мая уже можно считать, что наступили белые ночи. Солнце висит на небе огромным прожектором. В марте, особенно в начале, иногда были метели и на небе появлялись облака, а в апреле установилась замечательная погода, мороз градусов 10 и на небе нет ни одного, даже самого маленького облачка. Красота!

Среди приехавших в декабре бойцов нашлись энтузиасты погонять мяч, теперь каждый вечер футбол на снегу. Зрителей почти нет – все на поле, кроме двух смен.

Но, как известно, у каждого плюса есть свой минус. Снег не думает таять! Лежит повсюду белый-белый. А сверху – ослепительное солнце. И нигде нет спасительной тени! Даже там, куда не заглядывает солнце! Яркий свет режет глаза, как будто смотришь на электросварку. От него можно спастись только в помещениях. О том, что существуют солнцезащитные очки народ в курсе, а вот купить их на Чукотке нет никакой возможности. Все стараются поменьше бывать на улице. Унылые футболисты сидят в казарме.

В мае появляются первые проталины, становится чуть-чуть легче, есть за что зацепиться взглядом.  

В середине мая у земли воздух прогревается уже до плюсовой температуры и хочется скинуть надоевший за долгую зиму ватник. Но когда проходишь в техздание через ещё не растаявший сугроб, понимаешь – правильно сделал, что не снял. От снега несёт зимним холодом.

В первых числах мая пришла команда направить Клочкова на «Юкон-1». Снова повезло, пришла его очередь для ареста. Означенные в приказе 10 суток гауптвахты в Якутске он не отсидел. По дороге на «Горький» тоже не получилось. И вот, наконец, персональный вызов: извольте на губу. Видимо освободилось место в этом заведении.

Какой-то театр абсурда – наказание стало поощрением: ведь мы сидим безвылазно на площадке до дембеля, а Сергей  едет отбывать наказание в Угольные Копи. Это как из глухой деревни привезут переночевать в городской вытрезвитель, масса впечатлений и развлечений. Клочков не скрывает радости сменить на время обстановку.

А второй конец казённой палки ударил по нам – работаем в три смены, пока Клочкова нет.

Уезжая, он обещал привезти банку селёдки.

Приехала Елена, жена Калагаева, с полугодовалым ребёнком.

Соскучившись по нашей дочке, Лера взяла над ней шефство. Учит молодую маму тому, что сама освоила совсем недавно. 

Длинные, тёплые, безоблачные дни после долгой зимы зовут к походам. Хочется размяться после сидения в четырёх стенах. Но внизу, под сопкой, ещё полно снега, да и на ручье слой льда не даст забросить удочку. А бойцы, едущие за водой на ЗИЛе, надевают ватники – можно замерзнуть пока насос качает.

Здесь же, наверху, ходим уже по летнему – снег сошёл полностью.

А почему бы не сходить в другую сторону? Не на юго-восток, к большому ручью, где прошлым летом ловили хариуса, а на юго-запад? Где ещё ни разу не были! Может быть там что-то интересное?

После ночной отправляемся в неизведанные места. Утреннее солнце греет спины путешественников.

Проходим мимо холодного склада, щитов взлётной полосы и попадаем в тундру. Справа пологий склон уходит к Майну. Вон он, блестит километрах в 15 от нас. Для первого похода далековато будет.

 А слева, внизу, недалеко должен быть ручей. Но его пока не видно за гребнем сопки, по которой мы идём.

Пройдя несколько километров, выходим на крутой склон.

Внизу, под слоем снега, угадывается ручей, подмывающий обрывистый берег сопки. С нашей стороны отвесная круча с осыпающимися камнями, высотой метров тридцать, а другой берег – как песчаная отмель на реке: широкий и длинный язык, чуть видный из воды. То есть из снега.

В ручье видна вода, но есть ещё места покрытые льдом и снегом.

Проходим за мысок, закрывающий очередной изгиб ручья. За ним та же картина – с одной стороны ручья отвесная круча и невысокий плоский берег с другой. Извиваясь по ложбине, ручей уходит в сторону ближних гор. И сколько видит глаз: справа круча, слева плоская равнина.

После январской отлучки командир стал невыездным. «Юкон-1» строго настрого запретил ему куда-либо уезжать, за деньгами для части и почтой в Отрожный мотался Терещенко. Потом ему видимо это надоело и стали иногда посылать нас, сменных инженеров.

Первым в посёлок отправился Клочков, на тракторе. Ездил очень долго, на обратном пути трижды слетала гусеница. Вдвоём с трактористом с трудом ставили её на место.

Мне повезло больше – дали вездеход. Обернулись быстро – сразу после завтрака уехали и чуть опоздали к ужину. Посмотрел Отрожный в один из последних дней июня  и сравнил со своими зимними впечатлениями.

Сошёл лёд на Анадыре, и с одного из первых пароходов к нам на берег выгрузили новенький вагончик-столовую. Точнее два вагончика – в одном собственно кухня, а во втором обеденный зал. Притащили на площадку и, стянув одинокий вагончик старой столовой, водрузили новую. Повара млели от счастья: новые котлы, кухонное оборудование, у плиты свободно. Посетителям тоже хорошо – красивые столики, табуреточки, занавесочки, чистота кругом, даже на окнах между двойными стёклами.

А старую столовую командир решил отдать радистам – оборудуйте себе под склад и освободите вагончик в тёплых складах.

Трактористы, опять притащили к техзданию с два десятка пустых железных бочек и, сварив их между собой, сделали основание, на которое затащили бывшую столовую. Довольные своей работой отбыли восвояси, мол, мучайтесь дальше сами.

Свободные от смены радисты неделю приводили вагончик в божеский вид: удаляли ненужное, чистили, скребли, мыли.

Калагаев и его сержанты помогли  протянуть в вагончик электричество из техздания, провели проводку. Теперь в вагончике можно включить свет и даже  есть электропечки, три штуки, наподобие трамвайных. Командир выделил немного краски, гвоздей и досок. Нашёлся на площадке и рубанок с ножовкой. А молоток свой, из техздания. Теперь все по очереди малярничают и осваивают столярное искусство – стругают и пилят доски, колотят стеллажи.

Осенью начали перетаскивать в вагончик ящики с имуществом из тёплого склада.

Как-то будет в вагончике зимой? В декабре – январе бывает ниже минус 50.

Встречный план

Пока сменные инженеры занимались вагончиком, Валерий Калагаев готовился к важному событию в своей службе – встрече танкера с соляркой. Это для него впервые.

Для начала Калагаев расспросил бойцов, которые в прошлом году принимали солярку, и разработал план действий: кто едет вместе с ним, на чём, что берут с собой, что надо сделать на берегу. Оказалось не так страшно – танкер встаёт на якорь поближе к берегу, с него протягивают трубу, подключают её к трубам на берегу и насосами танкера перекачивают солярку в береговые емкости. С волнением Валера стал ждать сообщения, когда же из Анадыря выйдет танкер, чтобы сразу ехать на перевалбазу и ждать его там.

С «Юкона-1» по этому случаю одна за другой поступали вводные:

«Танкер вышел вчера вечером».

«Нет, не вышел, выйдет завтра утром».

«Когда выйдет, сказать точно не можем, может быть через три дня». 

«Вышел сегодня ночью. То есть выйдет. Наверное…».

Разговоры в таком духе по несколько раз в день проходили через техздание пару недель. Измаялись все: командир, замполит, энергетик «Юкона-1» и даже дежурные в техздании. Но больше всех, естественно, Валера. Только залезет в трактор ехать на берег, как его к телефону: «Отбой, до завтра».

Но в один тихий июльский вечер, после ужина, план Калагаева рассыпался как карточный домик: на площадку пришли два человека.

Один из них был боец с перевалбазы, а второй – работник РКРМ. Собственно на площадку нужно было только одному РКРМовцу, чтобы на листе бумаги с названием «Акт приёма-передачи …» получить подпись командира и заверить её печатью части.

Их появление вызвало переполох – за простой танкера могут солидный штраф наложить. Не на Валеру конечно, но перед «Юконом-1» придётся отдуваться и ему и командиру. Но РКРМовец успокоил: «Танкер давно ушёл в Марково».

«А как же наша солярка?» –  заволновался командир.

Оказалось, придя на перевалбазу, малочисленная команда танкера, два наших солдата и один РКРМовец не стали митинговать, и за несколько часов перекачали привезённое нам топливо. А потом РКРМовец, взяв с собой бойца, отправился на площадку подписать акт о приёме солярки. Ведь трактор на берег не вызвать, радиостанция сгорела года два назад, в том вагончике, что приспособили под резервную дизельную.

На следующий день Калагаев отправился на берег проверять солярку. С ним же уехал и РКРМовец, ловить танкер, чтобы вернуться в Анадырь.

***

По часам скоро утро, конец ночной смены. На самом деле солнце уже высоко в небе, начинает припекать. Сегодня идём на рыбалку, так что сержанты с пылесосом бегают около техздания, ловят мух. Уже давно проверено: сколько взяли мух – столько хариусов вытащим из воды.

На ручье тишина, только изредка пискнет какая-то птичка, гудит мошка. Рыбаки разошлись в разные стороны, что бы не мешать друг другу.

Закинув удочку, жду поклёвки и потихоньку иду по берегу вслед за поплавком.

Вдруг слышу, как негромко что-то бултыхнулось в воду. Неожиданно оттуда из прибрежных зарослей выплывает утка. За ней пять-шесть маленьких жёлтых комочков – утята. Ещё без перьев.

Утка на другой стороне ручья, метрах в десяти от меня спокойно плывёт и негромко что-то рассказывает утятам. Я стою как вкопанный, только чуть повернул голову, следя за выводком.

Утка видимо уловила моё движение и, поняв, что есть опасность, громко крякнула и нырнула в воду. Вслед за ней нырнули желтые комочки.

Вынырнув, она осмотрелась, снова крякнула и снова нырнула. Утята друг за другом тоже нырнули. В прозрачной воде видно как последний утёнок отделившись от остальных, под водой отчаянно гребёт лапами под спасительную кочку у берега. Не потревожив ни одной травинки, замирает, слившись с берегом.

Утка снова осмотрелась, снова крякнула и снова нырнула. И снова последний (!) утёнок незаметно слился с берегом.

Вынырнув в очередной раз и убедившись, что за ней нет никого, утка попыталась взлететь и почти сразу упала на прибрежную траву. Немного повозившись в траве, она с кряканьем взлетела и тут же, сложив одно крыло, упала на несколько метров дальше от своих утят.

Снова и снова взлетая и падая, утка уводит опасность подальше от ручья, от своих утят. Наконец взлетает, делает небольшой круг и прячется в кустиках, метрах в ста от меня.

Тишина, гудит мошка…

Стараясь не шуметь ухожу за прибрежные кусты. Через несколько минут слышу, как осторожно крякает утка, собирая свой выводок.

 Свиноматка.

Ещё зимой (когда не помню, но точно до прибытия Миассарова) на «Юконе-1» сменился командир – теперь там руководит процессом майор Шкробот.

С энергией, свойственной любому вновь назначенному начальнику, майор принялся осуществлять грандиозные планы. Первое знакомство было, естественно, по телефону. Расспросив о политико-моральном состоянии личного состава части, тракторах и дизелях, Шкробот пожелал успехов в дальнейшей службе.

В апреле  майор Шкробот прилетел к нам, посмотреть, как выглядит «Горький» на местности. При обходе площадки зоркий глаз майора углядел за казармой какой-то сарайчик. «Что там?», обратился Шкробот к сопровождавшему его Миассарову. «Это подсобное хозяйство» – ответил будущий майор. При осмотре подсобного хозяйства обнаружилось, что в нём квартируют две некрупных свинки.   

Однажды в июне, когда уже полностью сошёл снег, раздался звонок – майор Шкробот  сообщил, что часа через два он прилетит к нам, и приказал одну из свиней посадить в ящик и доставить к взлётной полосе.

К прилёту майора рядом с полосой стоял ящик, в котором лежала свинка.

Из прилетевшего на этот раз вертолёта несколько наших дюжих бойцов с трудом вытащили большой крепкий ящик со здоровенным хряком, пудов на 10. Хряк весело похрюкивал и  пытался вырваться на свободу – совал рыло во все щели.

Тем временем Шкробот осмотрел  ящик со свинкой и поинтересовался, почему она всё время лежит? Кто-то из бойцов нашёлся с ответом: «Так она умаялась, еле поймали».

Под бдительным надзором начальства ящик со свиньёй погрузили в вертолёт.

Затем хохол дал инструктаж татарину, что делать со свинопоголовьем дальше, и отбыл восвояси.

Часа через два с «Юкона» раздался звонок – звонил сменный инженер и интересовался, что за свинью мы им подложили?

Оказалось, что на «Юконе» было два хряка и ни одной свиньи. А у нас, на «Горьком», – две свиньи и ни одного хряка! И если одного хряка поменять местами со свиньёй, то на Чукотке со временем можно будет развить свиноводство в огромных масштабах! Такие мысли были у вышестоящего командования.

А рокировку свиней осуществили с помощью вертолёта, так как на «Юконе» самолёты не садятся.

Тем временем прибывшая на новое место жительства свинья категорически не хотела выходить из ящика и, несмотря на применение палок и других стимулов, продолжала сидеть в углу ящика, смотря на всех печальными глазами. Ещё проживая у нас, она не могла вставать на задние лапы.

Прибывший на следующий день ветеринар (благо Анадырь рядом) констатировал какое-то заболевание и предложил, пока не поздно, свинью зарезать. 

Через день – другой, пока решали, что делать со свиньёй, она сдохла.

«Юкон» перестал с нами разговаривать. На всех уровнях – от новобранца младшего сержанта до начальника смены. Во всех режимах – от неофициальных разговоров приятелей до официального поиска шумящего участка.

Тем временем полученный нами здоровенный хряк выломал загородку и удрал в тундру. Доложили командиру о пропаже. Командир доложил на «Юкон-1» и получил нагоняй – мало того, что свинья сдохла, так ещё и кабана нет! Ищите  всеми силами.

Начали искать всеми силами – кто пешком, кто на тракторе, кто на вездеходе бросились врассыпную во все стороны. Точнее, в сторону перевалбазы. Почему-то посчитали, что к дизельной и техзданию хряк не пойдёт, а вот в тундру может запросто. К ночи вернулись ни с чем (хотя ночи белые, но спать-то хочется). На следующий день продолжили поиски дальше в тундру. Кто-то из трактористов, видимо желая подготовить командира к бесперспективности поисков, сказал, что видел недалеко от площадки медведя. Интересно – водятся в тундре медведи? Корма для них вроде нет.

На третий день, к утру, проголодавшийся хряк пришёл сам. В тундре, кроме мха и камней, жрать нечего.

Наша оставшаяся свинья тоже долго не прожила и сдохла недели через две после визита Шкробота. А хряк, когда я уезжал домой, всё ещё продолжал хрюкать в свинарнике.

Через месяц после рокировки свинства «Юкон» немного отошёл и даже начал иногда давать каналы, что бы позвонить приятелям на другие станции.

***

Сегодня  10 июля 1972 года. Сегодня мы дежурим в утреннюю смену.  Сегодня Клочков обещал чудо. Правда, не в полном объёме. 

В полном объёме чудо будет за 250 км от нас, на «Юконе», «Юконе-1», в Анадыре, Угольных Копях и ряде других мест Чукотки. Неширокой длинной полосой.

Сегодня в районе 9-10 утра по местному времени состоится солнечное затмение.

Сергей дежурил в ночь и приготовил необходимые приспособления – закоптил стекла, чтобы можно было смотреть на яркое летнее солнце.

Сменившись после ночной, его бойцы остались в техздании – всем интересно увидеть, как Луна закроет Солнце.

Мне тоже интересно, хотя в детстве я уже видел солнечное затмение, правда небольшое – половинка Луны прошла по солнечному диску. А здесь должно быть очень большим, ведь полоса полного солнечного затмения проходит рядом, на полпути к соседней станции. У нас должно быть видно, как почти весь солнечный диск закроется Луной.

На небе ни облачка. Светит яркое утреннее солнце. Гудят осы. Бормочет о своём дизельная. Далеко в кустиках чирикают какие-то пичуги.

По очереди выглядываем в заднюю дверь техздания – ну и где оно? Клочков пообещал начало около девяти, а уже десятый час.

И вот кто-то кричит в открытую дверь: «Началось!». Все выходят на крыльцо, но на улице всё по-прежнему: светит яркое утреннее солнце, гудят осы, бормочет дизельная, чирикают пичуги.

В закопчёное стекло видно, что на левой стороне солнечного диска появилась какая-то вмятина. Постепенно она увеличивается в размерах, и становится понятно – на сверкающий ослепительными лучами пятак наезжает чёрный непрозрачный диск. Начинает незаметно темнеть.

Первыми насторожились птицы. Тревожно пощебетав, разом замолкли.

Вот уже и без стекла становится понятным, что на небе что-то происходит – солнце становится  непривычно тусклым, каким-то ущербным – светит одним боком.

На улице стемнело. Начало сильно холодать. Куда-то исчезли осы.

Что-то огромное, неподвластное человеку, закрывает Солнце. Физически ощущается, как что-то очень тяжёлое и огромное нависло над головой, совсем рядом. Но это страшно тяжёлое и большое в оставшихся солнечных лучах не видать. Становится очень неуютно, на душе скребут кошки. Светопреставление началось. Неслышно тарахтит дизельная.

В сумраке и полной тишине проходит полтора десятка минут – самая большая фаза затмения.

Через пару часов снова ярко светит солнце. Сильно припекает. Гудят осы.  Бухтит о своём дизельная. Далеко в кустиках чирикают какие-то пичуги.

Конец света не состоялся!

За далью даль.

Ближе к концу июля, когда полностью сошёл снег и стало достаточно тепло, решили сделать давно задуманное – сходить на прогулку в тундру. На этот раз целью нашего похода были не ручьи и реки с хариусом, а их полная противоположность – горы, точнее гора к югу от станции. (Тогда название горы Эльдыныр нам было неизвестно.)

К концу ночной смены кружки, ложки и кое какие продукты были уложены в вещмешок. Ведро и чайник стояли рядом.

Наконец пришла смена, короткая процедура сдал-принял, последние новости с линии заступающей смене и на выход из техздания. Но перед этим, как обычно в подобных случаях, сообщаю заступившему на пост сменному инженеру о своих намерениях – идём в тундру всей сменой, пойдём вон на ту гору. Когда придём – неизвестно, но скоро не ждите. 

И вот наш небольшой отряд спускается под сопку – два сержанта: Толя Пимошин, Саша Козин, моя жена Лера и я. Бодро проходим по знакомым местам. Переходим ручей и долго идём по тундре на юг, в сторону горы. По дороге обсуждаем, как лучше подниматься. Решаем идти по склону в правую сторону, постепенно поднимаясь вверх, а затем, развернувшись на 180 градусов, подняться к самой вершине. Снизу правый склон кажется более покатым.

Идём по косогору направо и неожиданно выходим к невысокому вагончику, установленному на двух брёвнах, изображающих тракторные сани. Людей давно нет, видимо геологи сделали свое дело и ушли.

Перед тем как штурмовать гору надо устроить привал – в части народ уже давно стучит ложками в столовой, время обеденное. Тем более, что на горе не видно никакой растительности, костёр надо разводить здесь, у её подножия, где растут  разные кустики и даже местами попадается кедрач.

В ведре варим нечто из того, что Бог послал, запиваем горячим чаем. Неудержимо тянет в сон – ведь после ночной смены. Немного вздремнув и снова испив чаю, движемся дальше. Надо поторапливаться – планировали  часов в 14 быть на вершине, чтобы не позже 21 быть дома. На часах уже 15, а мы ещё только подходим к крутой части склона горы.

Кончилась всякая растительность, идём по некрупным, размером с кулак, камням.

Когда уходили с площадки, было солнечное безоблачное утро. Пока шли, появились «барашки» – мелкие кучевые облака. Дождя не будет, в этих местах дождь явление редкое. Идти, когда солнце не печёт, конечно, лучше. Но сейчас, когда вышли на узкий гребень и повернули к вершине, становится как-то неуютно. Кажется, что плотное стадо белых барашков на небе не хочет пускать нас на гору.

 Проходим по гребню мимо глубокого, тёмного и мрачного ущелья с крутыми краями. Пройдя вдоль этого ущелья, которое со стороны площадки почти совсем не видно, попадаем на западную вершину горы. Обойдя поломанный и поржавевший геодезический знак, идём к восточной вершине, которая немного выше.

Наконец мы на вершине. С любопытством заглядываем за гребень горы, острый, как лезвие ножа. И ничего интересного – перед нами расстилается горная страна: частокол острых, как пики, вершин теряется вдали. Южный склон горы очень крутой и весь усеян мелкими камнями. Брошенный камень создаёт небольшую лавину. Будь это с нашей северной стороны – навряд ли смогли бы подняться на вершину. Хотя и здесь последние две-три сотни метров шли осторожно – и склон крутой, и огромные валуны преграждают дорогу. Но зато все прочно, устойчиво.

Располагаемся на вершине. Приходим в себя после трудного подъёма.

Внизу еле видна площадка. Антенны стоят боком, их серые металлоконструкции едва заметны на фоне тёмной поверхности земли, как и серые техздание с общежитием. Темно-зеленую казарму тоже не видно. А дизельная, вблизи весёлого жёлтого цвета, отсюда видна микроскопической точкой.

Дальше на север, за площадкой, в лучах солнца блестит рогатка в виде буквы Ч – это воды Майна сливаются с водами Анадыря. От этого места ниже по течению реки  виден длинный, на несколько километров, остров. А может быть это несколько островов друг за другом? Отсюда, с вершины, не разглядеть. Там, на перевалбазе, видно только как река делится на два рукава.

Прямо на север, далеко за Анадырем, затянутые лёгкой дымкой угадываются какие-то невысокие остроконечные горы. До них, наверное, не меньше 200 км.

Необъятную ширь к западу от площадки, к которой уже привык за полтора года, отсюда  видишь под каким-то другим углом. Да к тому же с высоты птичьего полёта. И к востоку от площадки местность оказывается не такая холмистая, как кажется снизу. И тоже необъятная.

Немного ошеломлённые, молча, не торопясь, рассматриваем окружающее пространство.

Но время неумолимо командует – пора назад, в часть, уже седьмой час вечера. А нам идти ещё столько же. Правда под горку будет полегче.

Пока едим бутерброды и запиваем водой из чайника, кто-то из сержантов находит в стороне от вершины сложенный из камней гурий. Внутри него, в стеклянной банке, лежит аккуратно завёрнутая в полиэтилен небольшая записка. Что было в ней написано, уже давно забыл, а переписать не догадался. Пишем свою записку и вместе с первой кладём обратно в банку. А банку – на прежнее место и, как была, вверх дном.

Может быть, кто-то их  прочитает. 

Спускаемся на западную вершину и проверенным маршрутом выходим на более пологую часть подножия горы. Здесь идти становится легче – начинает появляться растительность,  камни связаны мхом.

Если идти прямо на площадку – то попадём на крутой южный склон нашей сопки. И сколько будем ползти по нему вверх – неизвестно. Посовещавшись, берём курс немного правее, туда, где к ручью выходит дорога. Получится хоть и дальше на несколько километров, но зато по дороге идти легче.

 Страшно усталые, но безумно довольные поднимаемся на площадку.  Полночь, на улице никого.

Захожу в техздание сказать, что мы вернулись.

***

В конце лета 1972 года по реке привезли стойку аппаратуры уплотнения В3-3. Следом за ней очередным бортом прилетел РКРМовец и, видимо ещё не отойдя от пережитого накануне, нетвердой походкой направился в техздание. Мутным взоров оглядев дежурящих, протянул мне бумагу – распоряжение о демонтаже телеграфной аппаратуры уплотнения. После этого смело выключил стойку и откусил идущие к ней провода. 

В посёлках, да и на анадырском телеграфе, это было неожиданностью, так как сразу начались звонки со всех сторон – ГДЕ ТЕЛЕГРАФ?  Право объясняться со страждущими я предоставил РКРМовцу, вручив ему телефонную трубку.

А стоечку упаковали в подходящий ящик и с ближайшей оказией отправили в Отрожный – из РКРМовской бумаги выходило, что там она нужнее. Почему это так – для меня осталось загадкой навсегда.

 Тем временем стойку аппаратуры В3-3 установили в ряд с остальной аппаратурой уплотнения и даже подвели к ней питание. Эта В3-3, предназначенная для организации по проводам трёх телефонных каналов, должна была использоваться для уплотнения Р-405 на Отрожный. 

Но что вышло из этой затеи, мне узнать уже не довелось.

Начало сентября. На землю выпал первый снег, но рыбу с берега пока привозят. Вот и сегодня трактор привёз сомов (или налимов? Не разбираюсь я в этой рыбе) с пробитыми головами. В общежитии тишина, уже заполночь, все спят. А мне не хочется – после ночной выспался,  сижу на кухне, за своим столом и читаю.  Вдруг раздаётся какое-то шуршание. Поднимаю голову – нет никого. Тишина. Кошек на площадке нет ни одной. Собаки приучены в общежитие не ходить. Снова склоняюсь над книгой.

Через некоторое время снова шуршание. Поднимаю голову и краем глаза замечаю какое-то движение на полу около раковин. Сажусь поудобнее, чтобы видеть раковины у противоположной стенки. Держу в руках книгу, а сам смотрю, что будет дальше.

Через несколько минут из-за угла шкафа показывается маленькая белая мордочка с чёрными бусинками глаз. Убедившись, что опасности нет, белой молнией зверёк прячется за мусорным ведром под раковиной. По длине он размером с кошку, но тело раза в два тоньше. Весь абсолютно белый, но самый кончик хвоста чёрный. Через несколько секунд выглядывает из-за ведра, смотрит по сторонам и, изящно изогнувшись, начинает исследовать его содержимое. Затаив дыхание наблюдаю, как горностай крутится вокруг ведра и вытаскивает рыбий хребет.

Спустя несколько дней прогуливались с Лерой под сопкой  по свежевыпавшему пушистому снегу. В зарослях высоких деревьев-кустов увидели белого грациозного зверька. Размером с кошку и с чёрным кончиком хвоста.

На Юконе поставили Орбиту

Как известно, технический прогресс не дремлет. Кажется совсем недавно, ещё учась в институте, видел самую первую, ещё опытную, телепередачу через спутник для европейской части страны – «Говорит и показывает Владивосток». И вот этот самый прогресс осенью 1972 года добрался до Чукотки. Не до всей конечно, а только до её столицы – города Анадырь. Там поставили станцию «Орбита» и стали показывать по местному телевидению передачи из Москвы.

Началось строительство «Орбиты» ещё в 1971 году. Об этом мы узнали, что называется, из первых рук – от специалистов РКРМ, приезжающих на площадку.

Всё лето и осень, до самого отъезда Лепаскальна, каждый приезжающий проводил с ним переговоры и расписывал расчудесную жизнь в городе Анадырь.

А также то, что неплохо остаться на Севере и заработать деньжат. И путь для этого есть – им, т.е. РКРМ, поручена эксплуатация строящейся «Орбиты». Готовы принять на работу двух-трёх человек с инженерным дипломом и знакомых с приёмным оборудованием космической радиолинии.

На возражения, мол, откуда я знаю космическую связь, очередной агитатор подводил Лепаскальна к стойке приёмников «Горизонта» и, показывая пальцем на волновод, объяснял – вот оно!

Оказывается весь сложный комплекс приёмного оборудования «Орбиты» состоял из  одной приёмной горизонтовской стойки. Ведь радиотрасса открытая – между тарелкой «Орбиты» и спутником прямая видимость. Замираний сигнала не наблюдается, так что можно принимать на одной частоте. Правда уровень сигнала меняется, ведь спутник находится на эллиптической орбите, но это дело поправимое – надо иметь чувствительный приёмник. Точь в точь как на «Горизонте», тем более, и рабочие частоты совпадают.  

Но, несмотря на все уговоры, М. Лепаскальн уехал домой, в Ленинград.

К лету 1972 года построили здание для «Орбиты» и начали собирать антенну.

После той свиньи, которую мы подложили, «Юкон» немного отошёл и начал сообщать последние новости из столицы Чукотки. Сержанты после ночной смены, пообщавшись с приятелями или телефонистками с междугородней станции,  докладывали последние известия:

На здании «Орбиты» собирают антенну.

Поставили антенну.

Антенна начала крутиться.

Народ пошёл в магазин интересоваться телевизорами.

О том, что «Орбита» начала работу, официально мы узнали из телефонограммы, полученной с «Юкона-1». Нам предписывалось каждый день, в период с 18 до 22 часов выключать один из передатчиков юконовского направления (тот, что слева). Оказалось, что наш передатчик и передатчик спутника работают на одной частоте. И мы своим отражённым от тропосферы сигналом забиваем на «Орбите» сигнал со спутника, который находится в прямой видимости, но значительно дальше, чем мы. А ведь в СССР есть специальная служба по радиочастотам, которая бдит за их использованием – никто не должен мешать другим! И вот – на одной частоте  «наша» ТРРЛ и «не наш» спутник! Правда, в обоих случаях использование частоты одно и тоже – многоканальная связь.

А раз один ствол выключен, то на работающем передатчике приходится немного поднимать мощность, ватт на 200-300, чтобы линия поменьше шумела в сторону Анадыря. Сейчас осень, и при двух работающих стволах на ваттметрах около 1000 - 1200 Вт, запас пока есть. Но что будет зимой? В декабре-январе передатчики поднимали до упора: 2800-2900 Вт, а их предельная мощность 3 КВт.

«Юкон» работает во все стороны на двух стволах – его частоты «Орбите» не мешают.  «Орёл» и «Казань» по слухам вроде тоже работают двумя стволами на «Юкон».

С месяц к нам ничего нового не поступало, видимо на «Орбите» шли пусконаладочные работы.

Наконец, в середине октября, пришло известие: смотрим Москву!

Им-то хорошо, они смотрят. А мы как? Нам не видно!

Вскоре вся часть пристаёт с вопросом: а что если на антенне соорудить другую антенну, для телевизора?

А если внизу, рядом с рупором поставить её и направить на зеркало?

Может быть с «Юкона» по одному из стволов передавать сигнал?

А нельзя ли рупор, что на самой верхушке юконовской антенны, приспособить к этому делу?

В общем российская изобретательность в действии – всем хочется смотреть телевизор, соскучились.

Задаю встречный вопрос: «Хорошо. Антенну сделаем. А где телевизор?»

На этом у нас всё и закончилось.

Вскоре по приезде в Ленинград я узнал о подвиге Славки Валькова, совершённом в ночь на 22 июня 1970 года по принципу: если нельзя, но очень хочется, то можно.

На их затерянной в глухой тайге «Ёмкости», где до ближайшего телевизионного ретранслятора в Енисейске почти 750 вёрст (одна верста – 1066,8 метра),  каким то чудом оказался телевизор, а на другом конце Земного шара, в Мексике,  – чемпионат мира по футболу. Ярый болельщик Вальков пропустить такое не мог и пристроил без дела пылящийся телевизор к достижениям отечественной радиотехники: уговорил две (!!) южных станции передать по одному стволу видеосигнал  для личных надобностей, оставив, так уж и быть, другой ствол «Горизонта» для государственных нужд.

Так что самое интересное на чемпионате – финальную игру и победу бразильцев, Вальков видел в прямом эфире.